Равноудаленность «Солнечной Стороны» от любых политических партий и религиозных конфессий соблюдалась Тропой неукоснительно и без большого труда. Общую информацию о партии или конфессии ты получить мог, но свое отношение к ним вырабатывай сам. Тропяная привычка к самоопределению и самостоянию делала этот процесс довольно легким. Сам понимаешь, что ни в какой партии или конфессии такой оборот дела не поддерживался, дети должны были принадлежать им, но мы держались спокойно и стойко. Даже когда на развертке в Питере одна из конфессий предложила нам полное материальное обеспечение в обмен на верность ей, мы отказались. Получив это предложение, я сразу и честно рассказал о нём ребятам.
В ту морозную зиму мы ходили в рваных ботинках и перебивались с хлеба на воду, поэтому все меня внимательно слушали. Решили разделиться на несколько маленьких групп и в одночасье посетить все храмы этой конфессии, а потом уже принимать окончательное решение. Большинство ребят тогда находились в поисках своего пути к Богу и еще не определились. Вдруг?
Разъехались по храмам, к вечеру собрались.
– Ну, как? – спросил я.
Все помолчали, потом Артём сказал:
– В том храме, где я был, очень тепло. Горячие батареи и трубы прямо в храме. И лавочка. Я сидел в тепле, почти заснул.
– И? – спросил я.
Ответом была тишина, сопение, опущенные глаза.
– Вырабатывайте и формулируйте решение, принимайте его, – сказал я. – Правом «вето» я пользоваться не буду.
Сформулировали со словами «группа не считает возможным». Неделей раньше нам прислали завхоза нашей будущей программы, на которую будут отпускаться государственные средства. Звали его Александр Сергеевич Бучкин, и он сразу предложил мне 50:50. Половину средств забирает он, половину отдает мне, и я делаю с ней, что хочу. Я возмутился, сообщил Бучкину, что детских денег кроме детей никто не тронет и послал его по самому крутому маршруту, куда он отправился, усмехнувшись. Еще через три дня он вернулся с несколькими дюжими мужиками мрачного вида, мы все были в это время в городе, изучали обиталища беспризорных. Бучкин с подручными взломал наше помещение на 6-м этаже и выбросил через лоджию в морозный двор все наши вещи. Питерская «развертка» на базе странного заведения под названием «Институт подростка» заканчивалась.
Видимо, какие-то проблемы мы решали с Тропой походя, не понимая, что это – проблемы. Решали часто «по умолчанию», не говоря слов, особенно, если проблема была еще в своей «завязке», в самом её начале. Я не знаю этих проблем, моё внимание прошло мимо них. Их может замечать сторонний наблюдатель, который в состоянии отличить проблему от ее отсутствия, я этого не могу. Мне для этого пришлось бы расчленять мир, живую ткань жизни, умертвляя до уровня «знания» саму проблему и травмируя мир, в котором она произрастает. Это непосильная для меня задача, я не способен расчленять мир или сознательно травмировать его.
Потому мне и нужны вопросы, чтобы я как в начале 70-х на круглом столе «Советской России», стесняясь, обнаруживал, что есть проблемы и задачи, сквозь которые мы проходим насквозь, как через призрачный мираж – ничуть их не замечая.
Как-то одна заезжая психологица спросила у меня что-то вроде «границы субъект-субъектных отношений, определенных культурным гомеостазом Тропы», или что-то в этом роде. Я тут же стал ей отвечать, но запутался в терминах и вскоре завял, слегка пыхтя и розовея от беспомощности. Пытаясь помочь мне переводом своего вопроса на русский язык, она слегка запуталась сама, и мы сели пить чай с подзаваренными в него пихтовыми лапками. Чай был хорош, мы очень скоро забыли о нашем сложном вопросе-ответе, но, когда полоскали кружки в ручье, она вдруг спросила:
– А бывает, что двое поругавшихся мирятся без видимых на то причин?
– Так обычно и бывает, – подтвердил я. – Не очень прилично быть обиженным, надутым или ссориться с кем-то на фоне вполне дружелюбной атмосферы.
– А песни могут помирить? – спросила она.
– Песни – вряд ли, – ответил я. – Но песня – может, если попадет «в десятку» их раздора.
Она понимающе улыбнулась, мне тоже было приятно получить эти редкие золотинки и бриллианты понимания.
– Вы считаете, что нет педагогики как таковой, которая вообще? Которая собирает, обрабатывает и хранит данные об успехах и провалах? – спросила она.
– Мне думается, что педагогика – это не столько наука, сколько состояние, в котором можно находиться или не находиться, – сказал я. – Разве бывает состояние вообще? Я не знаю такого.
– Вы отвергаете науку вообще? – насторожилась она.
– Как процесс – нет, не отвергаю. Но науке следует признаваться и предупреждать, что все ее «конечные знания», по сути, промежуточны, временны. Если, конечно, это живая наука, а не мертвечина догм и «окончательных истин».
– Почему дети у Вас не маются дурью, ведь вы им это вполне позволяете? – спросила она.
– Потому и не маются, – улыбнулся я, и она тоже улыбнулась.
Потом я увидел её с Федором возле пенька, на котором она расставила маленькие фигурки зверей, людей и еще чего-то. Они с Федькой тихо и увлеченно что-то обсуждали, изредка трогая или переставляя фигурки. Мне почему-то их диалог понравился, хотя я не слышал слов.
Не могу вспомнить, как ее звали. Скорее всего – Лена. Умница. Был 90-й год, на Тропе собралась уйма народа, и такая работа психолога мне представлялась органичной и симпатичной – в ней не было ничего искусственного, нарочного.
Взрослых создателей искусственных ситуаций я старался выдворять с Тропы, нутром чуя запах авторитаризма и душок превосходства над детьми. Вопрос был даже не в том, кто кому служит, а в том, что никто никому не служит. Дать работать на Тропе психологам, приезжим педагогам или съемочным группам ЦСДФ или ТВ было работой для ребят, они старались выполнять ее честно – ни на что не обращать внимания, но во всём помогать. Сочетание задач непростое, но для Тропы вполне выполнимое. Ведь если приезжал врач или краевед, а то и археолог – все продолжали заниматься тропяными делами, но вписывали в эти дела без ущерба заезжих спецов, которые тоже приехали работать, а не жмуриться на летнем солнце.
При этом Тропа никогда не оборачивалась на свист, нигде и ни на какой. Это было очень важным её качеством.