У Тропы нет элиты.
То есть, она была когда-то, в середине шестидесятых, просуществовала года два и благополучно растворилась благодаря принципиальному отсутствию мерок, по которым можно вычислить общественную значимость человека и его преимущества над другими.
Элитой могли стать те, кто никогда быть ею не собирался, к признанию своей значимости не стремился и ровно общался со всеми, включая тех, кто в охлократическом варианте группы мог бы считаться последним.
Прелюдией к такой безэлитности стала привычка увлеченно проводить круговые разговоры на тему «расскажи мне обо мне», а чуть позже (1969) делать то же самое, общаясь один на один с зеркалом. Грусть Гоголя о том, как человек обнимает человечество, пробудила в «шестидесятниках» потребность разглядеть исключительные и прекрасные черты в каждом человеке и возвестить о них, делясь своей радостью с окружающими.
«Не доверяли вы ему своих секретов важных», – грустно пели мы под гитару, вопрошая: «Куда такой годится маленький? Ну, разве только в трубачи…».
Маленькое оказывалось большим, пустячное – значительным и среди этого открытия неповторимых индивидуальных миров вызревала Тропа, по-детски не отличавшая маленькое от большого.
Главное преимущество ребенка перед взрослым в том, что ребенок взрослым не является. Дети оказались не меньше взрослых, и слезинка ребенка действительно стала отражать океаны человечьих слёз по разному поводу. Вслед за детьми во вместилище Тропы потянулись животные и птицы, растения и водоёмы; всё, что помог нам одушевить и очеловечить Ганс Христиан Андерсен. Элита птичьего двора вызывала смешанные чувства, все оценщики человеков попали под подозрение в некомпетентности, а Экзюпери подлил масла в огонь, сказав, что «никогда ни один взрослый не поймет, как это важно».
Тропа формировалась в пору шестидесятничества и в самой его гуще. Теперь этот период называют оттепелью. Это действительно была оттепель и происходила она не только в социально-политической сфере, но и в душах людей, оказавшихся не винтиками своего Отечества, а вселенными со множеством чудес, всегда единственных и неповторимых, зажатых десятилетиями в жесткие тиски государственного произвола, обезличенных, лишенных возможности даже помышлять о своём суверенитете.
Потребность иметь право быть разными породила и вскормила правозащитные движения, доселе невозможные и немыслимые. Бытность таких движений – точный барометр социально-политической погоды в государстве, а сумма погод рассказывает о климате, который характеризует страну, определяет параметры участия в ней ее граждан как среди цветущего многообразия, так и в безлюдной холодной пустыне.
Значение каждого человека, вымаранное из партийных скрижалей, возвращалось в общество и не несло с собой никаких весов и линеек для определения величины этого значения. Формируясь в уважении к разнообразию, непохожести и безусловной ценности каждого из многих, Тропа никак не помышляла о возведении внутри себя структур, сортирующих людей на «тех» и «этих». Каждый человек был для другого событием, и никакая (или никакой) «табель о рангах» в такие отношения не вмещается. Они существуют поверх барьеров и разделительных полос.
Элита, унаследованная первыми группами Тропы (1966-1968) от школьного полукриминального уклада отношений, потухла, перестала работать. Ей требовалась прагматическая силовая основа в сообществе, но такой основы у нас не было. Понятие авторитета, от которого следует жить по его мнениям и выполнять его прихоти, не сложилось. Тропа вообще никак не опиралась на понятие выгоды, которое, по мнению многих философов и экономистов, является главным двигателем в человеке. Не опирается, быть опорой стало её желанием, а вскоре (1971) интересы разрослись до поиска коллективных собратьев по коллективному разуму, что воплотилось в рождении Союза Отрядов, в котором мы составили основу вместе со свердловской «Каравеллой» и туапсинским «Пилигримом». Наши многоножки-отряды не искали и не видели среди себя элиту, это было общение иного уровня, где выгодой являлась сама радость общения. Эта радость не несла на себе ничего поверхностно-потребительского и была скорее духовной и интеллектуальной. Нам было хорошо вместе.
Попытки создания элит, элитарности на Тропе всегда натыкались на ее внутреннюю защиту от этих явлений. Все попытки «взять власть» или выделить элитное (элитарное) меньшинство оканчивались неудачами, хотя предпринимались не так уж редко. Они могли бы иметь успех только при значительном изменении ценностных ориентаций сообщества, и его стало бы легче уничтожить физически, чем морально. У нас были неглупые и довольно оснащенные враги, которым ненавистно само наше существование. Четыре сильнейшие атаки пережила Тропа за время своего существования и всегда возвращалась к жизни. И только пятая атака, подготовленная доброхотами с учетом всех прошлых ошибок, оказалась для них успешной.
«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», – сказал Крылов
.
Мы были виноваты тем, что были. Всё остальное – брехня, Отрава, Расправа.
Разъятое на куски сегодняшнее тело Тропы подали всем желающим под вонючим соусом. Но у Тропы есть вечное тело, значит есть и завтрашнее. Её энергетика неуязвима, она состоит из огромного множества энергий, она не мерна единице. «Открытый код» Тропы прост и понятен и одна из основ её неубиваемости – отсутствие элиты разных среди равных. Природа без человека бесчеловечна. Человек без природы мертв. Надейся на Бога, но сам не плошай. Бог с тобой. Какая уж там элита, если в мире всего двое – Бог и ты.