В телевизоре – реклама какого-то средства. В кадре спящий ребенок и двое родителей. Мать восхищенно спрашивает у отца:
– Как ты сумел его выключить?
Дальше идет реклама средства. Выключить детей – вполне взрослая забота, но забота детских людей – включить ребенка во всех смыслах этого слова. Детскими людьми могут быть родители, а могут и не быть.
Включить в жизнь, в обитание в семье и на Планете, в познание мира и себя. Включить во все смысловые цепи Жизни, вести за руку по улице Познания, потом идти по ней рука об руку, а потом – рядом, безмерно обогащая друг друга. Именно для такого пути природа производит детских людей, надо хорошо понимать и принимать это явление природы, как и рыцарей Детства – Януша Корчака, Ролана Быкова, Владислава Крапивина, Елизавету Глинку (по совместительству).
Лебединое яйцо может лежать в любом утином гнезде. Остальное нам разъяснят Мендель, Тимофеев-Ресовский с друзьями, тот же Дубинин, к которому я, щенок, так и не смог пробраться.
На пять звездочек я не тяну, пусть будет три. Пусть их зовут Мама, Папа и Я. В разбавленном, разведенном пожиже мире должны быть опоры, он разбавлен многоликим раствором пустоты, миражами развлечений и аттракционами придуманных кем-то чувств.
Это может быть повесть об утонувшей в социуме семье или о том, как двое воспитывают третьего, каждые двое – каждого третьего. Но если я запущу этот процесс написания, записи происходящего, то всё происходящее станет жить по своим законам и капризам, не обращая внимания на мои авторские замыслы и всякие соображения.
Я боюсь писать длинно, текст через несколько строк становится мне неподвластным, неуправляемым. Сначала это смешит, потом раздражает, а потом… что я могу с ними сделать, они уже все живые, куда живее меня. Я отпускаю их и перестаю записывать, они существуют сами по себе, будто я их бросил, они не придуманные и не «как настоящие», они настоящие. А уж в Заметках – и вовсе реальные люди, которых нужно описывать точно и вспоминать их слова точно. Не так уж широк коридор моей авторской свободы: или оставлять героев живыми и «вести репортажи», или, омертвляя их, выполнять «авторский замысел», где всё должно тупо подтверждать безмерную правоту автора в каждом суждении и обобщающем поползновении.
Мне проще и приятнее оставлять всех в живых, становясь невидимкой в происходящей в тексте реальности и не думая о пользе авторского порабощения собственных героев для самоутверждения. Говоря тропяным языком, я не буду накладывать вето на реальную и естественную жизнь оказавшихся в тексте людей.
В научной истории курицы и яйца есть всё, кроме Любви. Зачем она? Во имя чего она? Важно ли, что между яйцом и курицей есть еще и цыпленок? Что содержит в себе любовь в триаде «яйцо – цыпленок – курица»? Зачем любить цыпленка, если он и так станет курицей? Чья и какая любовь к яйцу, и есть ли она?
Оказавшись на пороге взрослой жизни перед этой уходящей в небо и под землю стеной вопросов, я замер в оцепенении, но вскоре понял, что эта стена закрыла мне путь во всю последующую жизнь, и занялся одиночным скалолазанием, преодолевая без страховки отрицательные склоны и отыскивая вслепую редкие зацепки, скрытые предрассудками и предубеждениями.
Неоправданных, нецелесообразных, нелепых чувств в природе нет, они все зачем-то существуют. Кто кого зачем и почему любит? Всё ли можно разглядеть на дрозофилах или не всё? Что содержит любовь без секса и секс без любви? В чем разница любви и любви? Где границы родительской любви? Если бывает плотская любовь, то есть ли плотская совесть и плотская честь? В общем, стенка, представшая передо мной была про любовь, и я отправился познавательно карабкаться по ней, попутно изучая всё, что проходил и/или видел. Путевое описание этого приключения вы найдете в этих Заметках, ибо ненависти в них нет, а равнодушие – защитная реакция на безвозвратную любовь, когда она является предметом торга, товаром, его эквивалентом или иным заменителем, который «как бы» любовь.</p?
Слегка научившись отличать её от щедрости, сострадания и прочих эквивалентов, я нашел её бесконечной, как пространство и время и вездесущей, как единое поле. Являясь одного поля ягодами, мы попробуем с вами разобраться при чем тут цветочки и всё остальное, что́ радует или печалит глаз, ворошит память и душу, будит предчувствия и благоразумно носит на себе шапку-невидимку несказанного, необъяснимого, непознаваемого. Надежда верой обернется, любовью – страх. Пойми, я знаю маршруты по этой стене и знаю, где крепить страховку. Проверено.