Книга про Лётного складывается где-то правее сердца, но ей рано на бумагу. Я там существую то в себе, то в нём, то в ком-то третьем, наблюдающим за нами со стороны.
К тому же, по свежаку, я сбиваюсь на борьбу с вымыслами про нас, а они не стоят того, чтобы обозначать их в повествовании ни прямо, ни косвенно.
Беременность книгой про Лётного протекала бы и вовсе трудно, если бы он не сказал мне в свои двенадцать лет: «Говори обо мне всё как есть, это будет нормально». В детдоме у него было прозвище – Индус. В уме я пока так называю и книгу про него.
«Они его бьют, а он их жалеет за это», – говорила детдомовская библиотекарша Танечка.
Она Золотая, это она ткнула меня носом в аутичного цыганенка, не умевшего или не смевшего соединить двух слов, но при этом отличника в школе.
Лёшка ничего не поправит в книге про себя, поэтому я должен написать ее так, чтобы она не нуждалась в поправках