Привет, навигатор.
Хочешь узнать человека – примерь на себя его лицо. Хочешь узнать состояние человека – примерь на себя его лицо. Не глядя в зеркало, конечно.
Тропа любила ходить в Русский Музей. Там можно было побывать кем угодно, если художник или скульптор оставил нам образ, который можно примерить на себя.
Когда разговор — разбор — у костра идет по Кругу, я втихаря примеряю на себя лицо говорящего и хорошо понимаю его, гораздо лучше, чем если бы я оставался только самим собой.
Гаденыш (Лесное имя), завидев хара;ктерную корягу или затейливый ствол дерева, тут же изображал это явление своим телом и очень радовался.
– Ты кто? – спросил я, когда он пластично и точно превратился в очередную причудливую коряжку.
– Коряжка, – сказал Гаденыш, и стал Коряжкой.
– А какая это коряжка, – сказал Гадёныш и стал Черепашьей Коряжкой. Сокращенно – Коряжкой.
Я даже написал ему «Рондо для Коряжки», и это не песенка вовсе, а «многабукоф».
Мы, мальчишки, любим превращаться. Девчонкам это особо нельзя – их собственные дети не узнают, а это атас. Девчонкам копировать, изображать можно немножко, а превращаться – никогда. Это мужское занятие. Гадкий Утенок тоже пацан, а не Гадкая Уточка, но он ни в кого не превращался, и всегда был самим собой. Это птичий двор думал, что он превращается. («Вы что, любите Андерсена и Грина? Какой ужас!»)
– Юр, что это – скрипка лиса;? – спрашивает Димка.
– Где взял? – спрашиваю я.
– Мужик по радио пел.
– А… Это – скрип колеса, – говорю я. (Димка не может превратиться в скрипку и лису одновременно, непонятно куда девать хвост и что будет делать смычок.)
– Вот я и говорю, – как это скрипка лиса;?..
Бегучий знак лица – один из основных иероглифов общения. Поэтому дети всех возрастов любят играючи надевать маски. Иногда маска прирастает и становится лицом. Важно отличать лицо от приросшей маски. С годами его видно всё хуже.
Боцман изображает паровоз-«кукушку», у него все получается, кроме гудка. Потом он всё-таки гудит, и Тропа катится со смеху.
Я и Грига люблю. Не то, чтоб прямо пылаю, но слушаю сосредоточенно и с удовольствием. Летит какая-нибудь Валькирия, и ты понимаешь, что она вся сплошь стихия.
«Мы с песнями Грига
И сказками Грина
Готовы к чертям на рога».
Это из какой-то старой песенки, не знаю кто написал, но – верно, готовы. На рога, но не под копыта, есть разница.
Сидим с Галкой на верхней точке «Орленка» в заветном месте. Я говорю:
– Смотри облако какое!
– На ишака похоже, — смеётся Галка.
Это ци;русы, облака такие. Их много, и они похожи друг на друга.
– Смотри! Они все такие! – удивляется Галка.
– Ишаки летят, – говорю я. – Осень скоро.
Когда приходит Большая Осень, в ней обретаются все осени прошедшей жизни. Летишь по небу, и не понимаешь кто ты – ишак или буревестник какой. Ле-ето, ах, ле-ето. Осенняя паутинка.
Тебе предстоит быть пейзажем, навигатор. Можешь играть в кого угодно, но для Них ты всё равно будешь пейзажем, обстоятельством второго ряда. Фоном, о котором я много говорил в начале «Заметок» в 2015 году. «На фоне Пушкина снимается семейство».
«И птичка вылетает». Всё дело в птичке, в ней-то всё и дело…
Черно-белые лица шестидесятых. Смотри им в глаза. Черно-белая фотография – это чудо, не надо ничего примерять, всё само происходит.