Лозунг «твори – выдумывай – пробуй», родившийся в период оттепели, вдохновлял советскую молодежь своим порывистым ветром свободы. «Творить» при этом можно было, имея в себе внутреннего цензора и «от сих до сих». «Выдумывать» следовало с оглядкой на него же, будто в каждом человеке был филиал идеологического отдела ЦК КПСС. А уж «пробовать» было и вовсе трудно, особенно когда проба оказывалась творческим актом. Каждая строчка исполняемой песни должна быть заранее «залитованной», прошедшей цензуру, никаких буриме, никакого «жизнетворчества», всё – по заранее написанным нотам и по разрешению сторожевых гусей от идеологии, мы были не рабы, рабы немы, кем мы тогда были не разберётся даже мама, которая мыла раму.
Внутри всего этого под столом и выше бегали дети, жизнь которых всегда состояла из «твори – выдумывай – пробуй», — из жизнетворчества, которое является главным базовым содержанием Детства.
Будучи «самым привилегированным классом в советском обществе», дети были самой гонимой категорией населения – они попадали под моральный, нравственный, интеллектуальный геноцид по признакам врожденной и еще не подавленной потребности творческой свободы. На выставках детских рисунков царили серпы и молоты, красные знамена и силуэты Кремля, их поддерживали картинки «мама, солнце и я», безвредные для идеологов, а все «неправильные каракули» выбрасывались в корзину. Детей советский строй прессовал больше, чем нестандартных взрослых, да и детей было больше, чем физиологических, идеологических изменников Родине. Подготовка населения к сохранению существующей власти начинались в начальной школе, с 70-х годов – в детском саду, а после оттепели 80-х она поднялась до ясельного возраста. Не во время, а после, это важно.
Послабление от идеологического ярма началось во время перестройки, но только к концу её и сразу в начале 90-х появились организационные действия – разнообразие разных школ, учебников, методик и подходов, Тропа ничего этого не замечала и просто оставалась собой, — она может быть собой или не быть вовсе при любом режиме, она не флюгер, чтобы вертеться среди идеологических ветров или беспомощно увядать во время их затишья. Мы заметим только изменения параметров бед и генеральных травм, с которыми приезжали новички. Доминанта ушла в сторону домашнего, детдомовского и интернатского насилия и в сторону беспризорности. Страна Беспризория распласталась по всем необъятным просторам и снова, как в 20-х годах прошлого века погнала страну в Охлос и криминальную самоорганизацию. В радиоэфире обосновалась ресторанная и тюремная песня, хранители скреп очистили для неё места от заумного творчества всяких культурных меньшевиков и большинство надолго заказало музыку по своим понятиям. Выпущенная на свободу романтика уголовных приключений и невосприятия чужой боли стала квазикультурным бульоном, в котором всплывало наверх только то, что всегда всплывает. Всякая внешкольная познавательная деятельность приказала долго жить без неё ввиду невозможности финансирования и тотального передела собственности.
Mp>На Тропу потянулись ребята с девственным отсутствием навыков, умений и знаний реальной жизни, почти все они проходили ломку, приобщаясь к самообслуживанию, самообеспечению и всему прочему «само». Долгое время государство никак не относилось к детям. Родина-Мать приболела, а Отечество занималось локальными войнами. Творить было негде и не из чего, пробовать было нечего, только выдумывать, ну, хоть это. Тропа оставалась одним из немногих заповедников, где жила возможность творить и пробовать. Передел обломков империи продолжался долго и драматично, и силовая элита пресекла его забрав себе всё. Россия искала свой образ и подобие, но они были вскоре её приказаны, в том числе образы и подобия детей. Все нравственные платформы схватили, как чуму, компромат, это разрушило страну больше, чем политические и экономические трудности, и главной проблемой стала педагогическая, для всех возрастов и для всех социальных групп, во всех областях жизни.
Тётенька по радио запела: «Важней всего – погода в доме». Все повернули носы вглубь своей семьи, но тётенька продолжала: «Есть я и ты, а всё, что «кроме», легко уладить с помощью зонта». Ребенка в «я» и «ты» не было, и стало понятно, что его можно уладить с помощью зонта, что массово происходило и донаследовалось до нынешних дней. Ребенок стал называться «мелкий», а то и хлеще, и познал участь неприятного последствия от полученного взрослыми удовольствия. Педагогическая несостоятельность государства стала погодой в стране, саранча воспитала саранчу, которые «как птицы, только пониже». Интернет опустошил дворы, заменив их многоликость на свою многоникость и уводя детей во внутреннюю сетевую эмиграцию, где начинается утечка мозгов, их протечка, усушка, утруска и увес. Неспокойное Солнце добавило психозов и неврозов. На этой психоневрологической почве на детях оттоптались телеканалы-пугалки, страшилки, взболтавшие утекающие мозги у тех, кто еще заглядывает в телевизор, хотя там давно детям делать нечего.
Апокалипсисом Детства запахло раньше, чем всеобщим концом света, и так далее, и тому подобное. «Суслики» (идеологическим отделом ЦК КПСС руководил Суслов) запретили мультики с худощавыми богатырями и непонятными дружескими парами, чеченская война ударила смертельно по первому доступному детям мюзиклу «Норд-Ост», принеся смерть и зрителям, и исполнителям, и самому спектаклю.
Создав в 90-х Проблемную лабораторию «Экология Детства», мы искали выход из всего описанного пейзажа и находили его в собственной Тропе и других нечастых и самодеятельных островках Спокойного Солнца. Для начала распутали – как обращает в свою секту «Белое Братство» товарища Кривоногова и его жены Марии Цвигун («Девы Мария Христос»). Докопавшись до переворота Эталона Матери, такой переворот только одного внутреннего эталона выбивает все остальные. «Лептонного чемоданчика», как у Кривоногова, у нас не было, и мы обходились глазами, голосами и руками. Творили, выдумывали, пробовали, имея рядом неоценимых советников, консультантов и помощников – наших старших ребят, уже выросших из Тропы, полных юмора, иронии и самоиронии – благоприобретенных лекарств от сектантства и социальной одержимости. Вскоре по всей стране стали возникать всякие «Экологии Детства», и мы улыбались этому волновому процессу, он тщательно повторял своими очертаниями и «коммунарский взрыв», и независимое от нас размножение «школы спасателей», к которому приложил руку тогдашний Сергей Шойгу.
Хотелось помочь множеству детств, но наши возможности были ограничены нашим природным (социоприродным) масштабом: экспедиция Тропа становилась громоздкой, когда число участников переваливало за две сотни, а наш стационарный городской вариант вмещал еще меньше – 60 человек.
Пришлось поднапрячь мозги и пойти на штурм. Батяня рассказал, что в астрофизике известны группы объектов, которые копируют «материнскую группу объектов», повторяют ее организацию и приобретают ее свойства. Мы рассмотрели это явление с точки зрения резонанса и не отвергли этот путь, предположив, что средой для связи материнской группы объектов с организующими себя по её образцу другими группами нужна информационная среда, в которой весь этот резонанс происходит.
Радиостанции, телевизионные каналы и издания, которые с нами дружили, внимательно выслушали нас, удивились, согласились, и мы вместе взялись за дело. Местный автор песен, наш друг Игорь Гольдин, был большим человеком на местном телевидении для детей, и мы сделали первые опыты по запуску этого волнового процесса. Потом подключилось радио и печатные издания. На телеканалах потекла бегущая строка с нашим «горячим телефоном», на него пошли первые звонки. Самый первый звонок был забавным, дама сетовала, что мы дали рекламу, но не сказали, сколько стоит воспитание в час или в месяц. Телефонная диагностика отклоняющегося поведения, происходившая довольно густо, вскоре дополнилась и визуальными консультациями для родителей и детей, но мы ждали другого.
>[?Про «другое» не было ничего слышно месяца четыре, потом стали приходить сообщения о попытках самоорганизации детских сообществ и подростковых группировок, а удачу мы почувствовали, когда на окраине города торгующая в ларьке хлебом Наталья Краснова рассказала нам, как беспризорные сидят в круге со свечкой и без мата разбираются друг с другом. Без мата и без тумаков, что её особенно поразило.20180919_151200.jpg
Красновские беспризорные сгруппировались вокруг хлебного киоска. Они просили у неё хлеба, время было холодное, и Краснова стала приносить на работу термос с горячим чаем, картонные стаканчики и выдавала каждому беспризорному горячее питьё и заготовленный для него бутерброд с чем-нибудь. Таким образом, лучше всего откликнулась нам уже организовавшая себя группа – они стали приходить в квартиру Красновой «на телевизор», или «помыться», или «я так». В телевизоре они нас и увидели, внимательно смотрели, перестав откусывать и жевать, а в конце сюжета попросили румяную Наташу Краснову перемотать назад и включить снова, но это был эфир, а не видеомагнитофон. Особенно возбудился девятилетний Стас, он вставал, садился, снова вставал и снова садился и все время спрашивал:
— Чойта? Чойта? А? Чойта?
Стаська сидел со свечой в руках уже на следующей Тропе, ему впервые в жизни говорили хорошие слова, у него было расправленное, удивительно красивое лицо в бликах свечи, я не знаю, остались ли эти кадры, но они были.
Вся эта компания прихлынула к нам уже весной, когда стал сходить снег и мы начали тренировочный цикл перед экспедицией прямо у себя во дворе, а потом – в заброшенном пионерлагере на высоком берегу Волги. Ребят видно в снятом там ролике «Тяжело в ученье» и в другом – «Была бы прочна палатка».